Могла бы не клевать...

Могла бы не клевать...

Мы шагали по узкой тропке среди елей. Они густо обступали ее и казались черными, а снег на их лапах и под нашими ногами — особенно белым. Тропка вывела на лед большого озера, ели остались позади. Теперь все виделось серым. Вот-вот должно подняться солнце. Впереди, видимо, на середине озера, что-то темнело. Я вгляделся и понял: это островок — наша цель. Несколько дней назад здесь успешно ловил мой спутник Антон Антонович.

Мы опять торопливо зашагали по тропке — теперь она петляла по льду. Под ногами раздавался хруст: ночной морозец затянул лужицы тонким стеклом.

Когда подошли к островку, за лесом, который рос на противоположном берегу озера, взошло солнце. Оно будто увязло в стоявшем вокруг сизом мареве, и вместо солнца мы видели только огромное белесое пятно.
С краю островок порос молодым тальником, чуть дальше возвышались низкорослые ольхи, а над ними — несколько высоких деревьев. Я остановился, сбросил рюкзак, развернул ледобур и стал сверлить лунку.

Антон Антонович отправился дальше, на противоположную сторону островка, где он ловил в прошлый раз.
Минут десять я старательно играл мормышкой, но так и не увидел ни одной поклевки. Это повторилось еще в трех лунках, и, подхватив рюкзак с ледобуром, я зашагал к узкой прогалине в кустах. Она привела к середине островка, и я увидел ель, березу и рябину, прижавшихся друг к другу. Они обнимались ветвями и, казалось, жили в дружбе. Прогалина кончалась всего в нескольких метрах от этих деревьев, но все же около земли лед покрывал их стволы. Чуть правее, в окружении засохшего бурьяна — росших вперемежку лебеды, репейника и глухой крапивы,— виднелась полянка. Она заинтересовала меня: если островок затоплен, а в этом месте ничего не растет, значит, здесь яма, в ней-то уж рыба обязательно должна быть.

Я просверлил лунку, и догадка подтвердилась. Глубина подо мной — больше метра. Осенью, когда почти целый месяц лили проливные дожди и вода затопила островок, рыба подошла к нему. Она ищет корм не только меж корней, но и среди нижних, почти лежащих на земле веток.

Едва мормышка коснулась дна, как кивок согнулся, и на снегу запрыгал окунь. Через несколько секунд — второй, третий.

После поклевки, кажется, десятого окуня откуда-то сверху послышался писк. Я поднял голову и понял: на вершине ели пищат птенцы! Но ведь сейчас — зима, как же так? Тут, видимо, на писк прилетела птица. Она была чуть крупнее воробья. Посмотрев на меня, птица юркнула в гущу еловой хвои. Но я успел разглядеть ее. Хвост короткий, крылья длинные. Окрашена в разные оттенки красного цвета. Клест еловик! Это самец, самки зеленоватые.

Теперь все стало понятно: в нынешнем году — богатый урожай шишек, корма много, и у клестов выведись птенцы...

Солнце поднялось выше, растаяло марево, стало совсем светло. Со стороны леса прилетели несколько синиц. Они непрерывно перекликались, перепархивали с ветки на ветку и со всех сторон осматривали их. Я бросил в сторону синиц мотыля. Он упал на снег, одна из птиц тут же заметила его, вспорхнула с дерева, села рядом с мотылем и быстро склевала его. Тогда я бросил щепотку мотылей, подлетели сразу пять синиц, а самая бесстрашная оказалась около моей ноги. Я подкинул еще несколько рубиновых червячков. Синицы приближались ко мне и совсем осмелели. Одна, как в кору дерева, запустила коготки в мой валенок, а другая села на шапку. Они пытались там что-то найти и деловито ковыряли клювиками мех и войлок. Чтобы не спугнуть гостей, я не только перестал ловить, но и старался не шелохнуться. Потом вдруг вся стайка направилась к лесу.
Но одиночество мое длилось недолго. На смену синицам прилетели чечетки — серенькие птички с малиновой грудкой и такой же шапочкой. Чем-то, может быть, порхающим полетом, они похожи на больших бабочек. Чечетки сели на березу и стали непрерывно перекликаться: че-че-че. Они повисали на ветках, многие — вниз головой, ища остатки семян и расклевывая их.

Едва чечетки улетели, как появилась стайка франтоватых щеглов. Они облепили кусты репейника и стали клевать давно почерневшие шишечки. Почти одновременно прилетели снегири — самцы в ярко-малиновых жакетах, а самки в скромном серо-сиреневом одеянии. Снегири важно расселись на кустах и заскрипели, будто у них давным-давно что-то не смазано. Что поделаешь: природа подарила снегирю яркую одежду, но обделила голосом.

Снегири еще сидели, когда прилетели хохлатые свиристели и занялись оранжевыми ягодами рябины. Не в пример синицам и чечеткам, свиристели были медлительны, они будто обдумывали каждое свое движение.
Не помню уж, сколько времени я любовался этой изумительной картиной зимней жизни. Птицы совсем не опасались меня, будто не замечали. Видно, здесь, на крохотной полянке озерного островка, их никто не пугал. Потом мне стало стыдно, что я один наслаждаюсь всей этой красотой, и я пошел разыскивать приятеля.
У Антона Антоновича около лунки лежало десятка два окуней и с десяток плотвиц. Выслушав меня, он тут же оставил свое место и поспешил к середине островка.

Вернулся он часа через два. Лицо у него было какое-то особенно спокойное, даже, пожалуй, умиленное.
— Спасибо тебе!.. — растроганно промолвил он. Рыба могла бы сегодня и не клевать. Мне вполне достаточно удовольствия, доставленного птицами...
Я. Киселев